— Цетег, ты прав! — бросаясь к нему, вскричал Велизарий. — О Юстиниан, ты должен будешь сгореть от стыда!
На другой день Прокопий повез Витихису ответ Велизария: тот соглашался на предложение короля готов. В тот же день Витихис созвал совет, на который, кроме знатных, были приглашены многие из наиболее уважаемых простых готов, сообщил им о предстоящей перемене и убедил их согласиться. В тот же день в город присланы были Велизарием большие запасы хлеба, мяса и вина.
Много дней после пожара пролежала Матасвинта в бреду, в минуту ненависти она бросилась с факелом в житницы и подожгла деревянное здание. Но в ту самую минуту, когда она совершила преступление, она почувствовала первый толчок землетрясения, и возбужденный ум ее, под влиянием проснувшейся совести, объяснил это тем, что сама земля возмутилась ее злодействам. Когда она возвратилась в свою комнату и из всех окон увидела столбы пламени, поднимавшиеся к небу, услышала тысячеголосый вопль народа, ей показалось, что пламя пожирает ее сердце, а тысячи голосов проклинают ее. И она потеряла сознание.
Когда она снова пришла в себя и вспомнила все случившееся, ее ненависть к королю совершенно угасла, и вместо нее в ней проснулось глубокое раскаяние и страх взглянуть ему в глаза: она знала, что уничтожение житниц вынудило короля к сдаче города.
Она ни разу не видела короля с той ночи, заставив Аспу поклясться, что та ни под каким видом не впустит его к ней. Каждый день она принимала многих бедняков и собственноручно раздавала им большую часть пищи, присылаемой для нее и ее двора.
Однажды в числе этих голодных бедняков пришла женщина в темном плаще и умоляла ее позволить ей поговорить с нею наедине.
— Дело идет о спасении короля, — говорила она. — Его корона, быть может, даже его жизни грозит измена.
Матасвинта провела ее в свою комнату.
— Говори, — сказала она.
— Дочь Амалунгов, — начала женщина. — Я знаю, что ты вышла за короля не по любви, а ради блага государства. Но все же ты — его королева, и потому тебе ближе всего предостеречь его об измене. Слушай!
И она подошла ближе к королеве.
— Какое странное сходство! — прошептала она, пристально взглянув на королеву.
— Измена? еще измена? — вскричала, побледнев, Матасвинта. — От кого же? со стороны Византии? префекта?
— Нет, — медленно ответила женщина. — Это невероятно, но это так. Слушай: король и весь народ считает, что житницы сожжены молнией. Но я лучше знаю, и он должен знать. Предупреди его. Я видела в ту ночь, что кто-то ходил в здании с факелом, и послать того оттуда выбежала какая-то женщина. Ты дрожишь? бледнеешь? Да, женщина. Не уходи! Выслушай до конца. Ее имя? Я его не знаю. Но она упала подле меня, и хотя убежала, но потеряла вот этого браслет со змеей из смарагдов.
Женщина подошла к самому столу, у которого сидела Матасвинта, и показала ей браслет. Королева громко вскрикнула и закрыла лицо руками. При этом движении широкий рукав на левой руке ее отвернулся, и на обнаженной руке блеснул такой же браслет со змеей из смарагдов.
— О всемогущий Боже! — вскричала женщина. — Это была ты! Ты сама! Его королева! Жена ему изменила! Будь проклята! Он должен узнать это!
Матасвинта со страшным криком упала на пол. Аспа поспешила в комнату, но нашла королеву одну: женщина в темном плаще исчезла.
На следующий день жители Равенны изумились, увидев, что главные начальники неприятельского войска вошли во дворец короля. Они обсуждали там подробности сдачи города. Велизарий, опасаясь, что готы возмутятся, когда узнают обман, требовал, чтобы войска готов по частям были выведены из Равенны и разосланы по всей Италии. Витихис, со своей стороны, опасался, что в разоренной стране не хватит запасов для прокормления войск и жителей Равенны, и потому согласился на это требование и начал высылать войска небольшими отрядами в разные местности.
Готы знали, что Велизарий вступит в город. Но так каким сообщили, что они сохранят свою свободу и останутся полными хозяевами в этой чудной стране, которая стала им уже так дорога, то они радовались, что война окончилась.
Наконец почти все войска готов были уже удалены, и Велизарий решил тогда вступить в город. Утром в день, назначенный для этого вступления, Цетег вошел в его палатку, но застал там только Прокопия.
— Все готово? — спросил Цетег.
— Все, — ответил Прокопий. — Но Велизарий опасается, что готы решатся на крайности, когда обман откроется.
— Нет, — спокойно ответил Цетег, — все негодование их обрушится на Витихиса. Не нас, а его обвинят они в измене, когда мы покажем им этот документ, подписанный самим королем, — о сдаче города Велизарию, не как королю готов, возмутившемуся против Юстиниана, а просто как полководцу Юстиниана.
— Да, это было бы отлично. Но Витихис никогда не подпишет этого.
— Подпишет, — мрачно ответил префект. — Или добровольно, сегодня же, в сует не читая… Или… после, по принуждению.
В эту минуту в палатку вошел Велизарий в сопровождении своей жены.
— Торопись, Велизарий. Равенна ждет своего победителя. Вступление…
— Не говори о вступлении, — мрачно прервал его Велизарий. — Меня мучит совесть, я отказываюсь от бесчестного дела.
— Велизарий! Какой демон внушил тебе эту мысль? — спросил Прокопий.
— Я, — гордо ответила Антонина, выступая вперед. — Он только сегодня рассказал мне весь этот бесчестный план, и я со слезами…
— Ну, уж, конечно, твои слезы всегда явятся в нужную минуту! — с досадой вскричал Цетег.