Борьба за Рим - Страница 126

126

— Да, я сам теперь почти уверен в этом, — мрачно ответил Цетег. — Но что говорили они о Риме?

— Альбоин спросил о каком-то новом предводитель — Мегас, давно ли он в Риме? — «Поспел вовремя для Лициния и исаврийцев», — ответил Нарзес.

Цетег застонал:

— О Лициний! и ты последовал за Юлием! — воскликнул он.

— «Но граждане Рима? — спросил Сцевола. — Они боготворят его!» — продолжал Сифакс. — «То было прежде. Теперь же никого они так не боятся и ненавидят, как этого человека, который силою хотел заставить их сделаться римлянами, героями», сказал Нарзес. — «А если они все же согласятся принять его? — спросил Альбин. — Ведь имя его действует обаятельно». — «О, двадцать пять тысяч армян в Капитолии свяжут лучше, чем их договор и клятва». — «Какой договори клятва?» — спросил Сцевола. — «Они поклялись открыть свой город только префекту Рима. Но они знали уже тогда, что префектом Рима назначен я. Мне, а не ему клялись они в верности», ответил Нарзес.

Цетег молча бросился на постель, закрыв лицо руками. Ни одного стона, ни одной жалобы не вырвалось из его груди.

— О господин, это убьет тебя! Но ты должен знать все, отчаяние придает силу.

— Кончай, — спокойно ответил Цетег, поднимаясь. — Я выслушаю спокойно, что бы там ни было. Все прочее может касаться уже только меня, а не Рима.

— Но оно ужасно! О господин, несколько времени они говорили так, что я ничего не понял. А потом Нарзес сказал:

— Император пишет: за то, что он был в связи с Феодорой и вместе с нею обманывал императора, пусть его постигнет участь, которую он готовил Велизарию: ослепление…

— Да? — улыбнулся Цетег и схватился за кинжал.

— И распятие!.. — Продолжал раб и снова с рыданием бросился к ногам своего господина.

— Успокойся, я еще не распят, твердо стою на ногах, кончай!..

— Но я полководец, а не палач, — продолжал Нарзес. — Юстиниан должен удовольствоваться тем, что я пришлю ему голову этого храбреца. Но… О господин… только не это! Что хочешь, только не это! Уж если мы должны умереть…

— Мы? — улыбнулся Цетег. — Но ведь ты же не обманывал великого императора и не был в связи с Феодорой. Тебе не грозит никакая опасность.

Но Сифакс, не слушая его, продолжал:

— Да разве же тебе неизвестно? Вся Африка хорошо знает, что если отрубить голову человека, то душа его должна будет целые века жить в теле самых отвратительных безголовых червей. О, только бы они не отрубили твоей головы!.. — рыдал Сифакс.

— Успокойся, она еще крепко держится на плечах. Но тише, кто-то идет.

Вошел посланный от Нарзеса с письмом. Цетег быстро распечатал его.

«Неприятную новость должен я сообщить тебе, — писал Нарзес. — Вчера вечером я получил известие, что Лициний и большая часть исаврийцев…» — О! — простонал Цетег. — Они убиты!.. — «…хотели силою овладеть Римом и умерщвлены. Остальные исаврийцы взяты в плен».

— Итак, мой второй Юлий последовал за первым. Но теперь мне и не нужен наследник, потому что Рим не будет моим наследством. Все потеряно! Великая борьба за Рим кончена. Глупое превосходство силы победило и геройство готов, и силу духа Цетега. Теперь идем Си-факс, я — на смерть, а ты, свободный, в свою свободную пустыню.

— О господин, — громко рыдая и бросаясь на колени, вскричал Сифакс, — не прогоняй меня от себя. Позволь умереть с тобою!

— Хорошо, — просто ответил Цетег, положив руку на голову мавра. — Я сам любил тебя, умрем же вместе. Подай шлем, щит, меч и копье.

— Куда, господин?

— Сначала к Нарзесу, а потом на Везувий.

Глава IV

Было чудное сентябрьское утро: земля и море были залиты ярким светом солнца. По самому берегу залива, так, что катящиеся волны иногда касались его ног, спокойно шел одинокий воин. Лучи солнца ярко блестели на его круглом щите и великолепном панцире. Это был Цетег, и он шел на смерть. Издали за ним почтительно следовал Сифакс. Вот Цетег подошел к высокой узкой скале, которая глубоко вдавалась в море. Он взошел на самую вершину ее, обернулся и устремил взгляд на северо-восток. Там лежал Рим.

— Прощайте! — глубоко растроганным голосом сказал он: — прощайте, семь холмов бессмертия! Прощай и ты, река Тибр. Два раза лежал я окровавленный на твоем берегу, и оба раза твои воды возвращали мне жизнь. Но теперь и ты не спасешь меня! Я боролся, сражался из-за тебя, мой Рим, как никто. Теперь борьба кончена, полководец без войска разбит. Да, я сознаю теперь, что хотел невозможного. Сего может достичь могучий дух отдельного человека, только не может он создать несуществующий народ. Будь же благословенно, священное море! — и, наклонившись, он зачерпнул рукою немного морской воды и смочил ею свой лоб. — Будь благословенна и ты, священная почва Италии! — и он опять захватил рукою немного песку с берега. — С благодарностью покидает тебя твой верный сын, глубоко пораженный не страхом близкой смерти, а твоею прелестью. Я предвижу для тебя долгие столетия чужеземного владычества, — я не смог отвратить их. Но кровь своего сердца приношу я в жертву, чтобы исполнилось мое желание: чтобы наступил наконец день, когда никакие иноземцы не будут владеть ни пядью твоей священной земли, когда ты будешь свободна вся, от священных Альп до самого моря.

Спокойно, с достоинством пошел Цетег к среднему лагерю, к палатке Нарзеса.

— А, Цетег! — вскричал Нарзес, увидя его. — Как, кстати, ты пришел. Скажи, неужели правда, что ты присоединился к этому безумному союзу, который составили мои лучшие полководцы? Я только что случайно узнал о нем и назвал их безумцами, а они ответили мне в оправдание, что это — не безумие, потому что даже умнейший человек, Цетег, примкнул к союзу. Правда ли это?

126