И он вышел и привел Петра.
— Теперь вместе обдумаем дело, — начал снова префект. — Положим, что вы погубите Амаласвинту. Кого посадите вы тогда на престол? Ведь для византийского императора дорога к этому трону еще не свободна.
Некоторое время Петр и Готелинда молчали, смущенные его прозорливостью. Наконец Готелинда ответила:
— Теодагада, моего мужа, последнего Амалунга.
— Теодагада, последнего Амалунга, — медленно повторил Цетег. И быстро соображал про себя: «Народ не любит Теодагада. Он получит корону только при содействии Византии и, следовательно, будет в ее руках, и византийцы явятся сюда раньше, чем у меня будет все готово к их встрече. Нет, это мне не выгодно, — надо как можно дольше не допускать их сюда».
— Нет, — громко ответил он. — Мне нет расчета действовать против Амаласвинты. Я на ее стороне.
— Быть может, это письмо изменит твое решение, — сказал Петр, подавая ему письмо Амаласвинты к Юстиниану.
Цетег прочел его.
«Несчастная! — подумал он. — Она сама себя погубила: она призывает византийцев, делает именно то, чего я опасался со стороны Теодагада. И теперь они явятся немедленно, хочет ли она этого или нет. И пока она будет королевой, Юстиниан будет играть роль ее защитника. Нет, Амаласвинте — конец!»
— Неблагодарная! — громко заявил он. — За всю мою преданность она готова погубить меня. Хорошо, господа, я ваш и думаю, что мне удастся убедить Амаласвинту самой отказаться от короны в пользу Теодагада. Благородство в ней сильнее даже властолюбия. Да, я уверен в успехе: приветствую тебя, королева готов! — и он поклонился Готелинде.
С нетерпением ожидала Амаласвинта ответа Юстиниана на свое письмо, потому что положение ее после убийства трех герцогов было очень тяжелое. Народ обвинял ее в убийстве и требовал избрание на ее место нового короля. Приверженцы Балтов требовали кровавой мести. Необходимо было обезопасить себя, пока придет помощь от Византии. И Амаласвинта действовала решительно: чтобы примириться с народом она призвала ко двору и осыпала почестями многих старых приверженцев Теодориха, героев и любимцев народа, во главе которых был седобородый Гриппа. Им она поручила ключи от Равенны и заставила их поклясться, что они будут верно защищать эту крепость. И народ, видя своих любимцев в такой чести, успокоился.
Оставалось еще обезопасить себя от мести сторонников Балтов. С этой целью она решила привлечь к себе третий по знатности и могуществу род готов — Вользунгов, во главе которых стояли два брата: герцог Гунтарис и граф Арагад. Если бы Вользунги со своими сторонниками были на ее стороне, ей нечего было бы бояться. Оказалось, что привлечь их к себе было очень легко: младший из братьев — Арагад был влюблен в Матасвинту, дочь регентши. Конечно, она решила выдать дочь за графа. Но Матасвинта наотрез отказалась. В сильном волнении ходила Амаласвинта по комнате. Перед нею спокойно стояла ее дочь, красавица Матасвинта.
— Одумайся, — горячо говорила мать. — Что можешь ты иметь против графа Арагада? Он молод, прекрасен, любит тебя. Его род теперь, когда Балты уничтожены, считается вторым после Амалов. Ты и не подозреваешь, как необходима их поддержка моему трону, который без них может пасть. Почему же ты отказываешься?
— Потому что я не люблю его — спокойно ответила дочь.
— Глупости! Ты — дочь короля, ты обязана жертвовать собою государству, интересам своего дома.
— Нет, — ответила Матасвинта. — Я женщина и не пожертвую своим сердцем ничему в мире.
— И это говорит моя дочь! — вскричала Амаласвинта. — Взгляни на меня, глупое дитя: видишь, я достигла всего лучшего, что только существует на земле.
— Но ты никого не любила в своей жизни, — прервала ее дочь.
— Ты знаешь? Откуда же? — с удивлением спросила мать.
— Я знаю это с детства. Конечно, я была еще очень мала, когда умер мой отец. Я еще не могла всего понять, но и тогда уже чувствовала, что он несчастен, и тем сильнее любила его. Теперь я давно уже поняла, чего ему не доставало: ты вышла за него только потому, что он после Теодориха, стоял ближе всех к трону. Не из любви, а только из честолюбия вышла ты за него. А он любил тебя.
Амаласвинта с удивлением взглянула на дочь.
— Ты очень смела и говоришь о любви так уверенно… Да ты сама любишь кого-то! — быстро вскричала она. — Вот почему и упрямишься.
Матасвинта опустила глаза и молчала.
— Говори же, — вскричала мать. — Неужели ты станешь отрицать истину? Неужели ты труслива, дочь Амалунгов?
Девушка гордо подняла голову.
— Нет, я не труслива и не буду отрицать истины. Я люблю.
— Кого же?
— Этого никакие силы в мире не заставят меня сказать, — ответила девушка с такой решительностью, что мать и не пыталась узнать.
— Матасвинта, — сказала мать. — Господь благословил тебя замечательной красотой тела и души. Ты — дочь королевы, внучка Теодориха. Неужели корона, государство готов для тебя — ничто?
— Да, ничто. Я — женщина и желаю любить и быть любимой, быть счастливой и сделать счастливы другого. Слово же «готы», к стыду моему должна сознаться, ничего не говорит моему сердцу. Быть может, я и не виновата в этом: ты всегда презирала их, не дорожила этими варварами, и эти впечатления детства сохранились во мне и до сих пор. Больше того, я ненавижу эту корону, это государство готов: они изгнали из твоего сердца моего отца, и брата, и меня. Нет, я с детства привыкла смотреть на эту корону, как на ненавистную силу.
— О горе мне, если я виновата в этом! — вскричала Амаласвинта. — Но, дитя мое, если не ради короны, то сделай это ради меня, ради моей любви.