— Судьей буду я, вместо императора, твоего повелителя, — сказал Велизарий.
— Обвинителем же буду я, — добавил Цетег, подходя ближе. — Я обвиняю тебя в измене римскому государству и тотчас докажу свое обвинение. Сильверий имел намерение отнять у императора город Рим и большую часть Италии и — смешно даже сказать! — основать в отечестве цезарей церковное государство. И он сделал уже первые шаги к осуществлению этого — не знаю, право, как назвать — преступления или безумия? Вот договор, заключенный им с Теодагадом, последним королем варваров. Вот и его подпись. Король продает за тысячу фунтов золота преемникам св. Петра в вечное владение город Рим и его окрестности на тридцать миль в окружности со всеми правами верховной власти, — с правом издавать законы, судить, собирать налоги, пошлины, вести войны. Договор этот, как видно из выставленного на нем числа, составлен три месяца назад. Таким образом, в то время, как благочестивый епископ за спиной Теодагада призывал императорские войска, он за спиною императора заключал договор, который должен был лишить императора плодов этого вторжения. Конечно, гибкая совесть считается, может быть, за ум, но мне кажется, что подобные поступки называются…
— Постыдной изменой! — громовым голосом вскричал Велизарий, беря из рук префекта документ. — Вот смотри: здесь твоя подпись. Можешь ты отрицать это?
Все присутствующие были поражены этим объяснением, особенно Сцевола, ярый республиканец, никак не подозревавший властолюбивых планов своего союзника.
Но Сильверий в эту минуту выказал себя достойным противником Цетега. Он видел, что работа всей жизни его готова решиться, и ни на одну секунду не растерялся.
— Что же, долго ли еще ты будешь молчать? — вскричал Велизарий.
— До тех пор, пока ты сделаешься способным и достойным слушать меня. Теперь ты одержим Урхитофелем, демоном гнева.
— Говори! Защищайся! — сказал Велизарий более сдержанно.
— Да, — ответил Сильверий, — я заключил этот договор; но вовсе не из стремления расширить власть церкви новыми правами, — нет, все святые свидетели мне в этом! — а только потому, что считал долгом поддержать древние права св. Петра.
— Древние права? — спросил с неудовольствием Велизарий.
— Древние права, — спокойно повторил Сильверий, — которыми церковь до сих пор не пользовалась. Знай же, представитель императора, и все вы, присутствующие здесь: этим договором Теодагад только подтвердил права, которые получены церковью двести лет назад от Константина, который первый из римских императоров принял христианство. Когда он покорил всех своих врагов при очевидной помощи святых я особенно св. Петра, то по просьбе своей благочестивой супруги Елены, в благодарность за эту помощь и чтобы засвидетельствовать перед всем миром, что корона и меч должны склоняться перед крестом церкви, — он подарил на вечные времена Рим со всеми его окрестностями св. Петру. Эта дарственная составлена вполне законно и грозит проклятием геенны каждому, кто вздумал бы оспаривать ее. И теперь именем триединого Бога я спрашиваю тебя, представителя императора Юстиниана: решится ли он отвергать эту запись и навлечь на себя проклятие?
— Префект Цетег, что можешь ты возразить против этого? — спросил Велизарий с видимым смущением.
— Я знаю этот документ, — ответил с легкой усмешкой Цетег. — Я даже принес его с собою. Вот он. Дарственная составлена безукоризненно, по всем правилам, ни к одному слову ее нельзя придраться. Да и что же удивительного, — тут он так насмешливо взглянул на Сильверия, что у святого отца выступил пот на лбу: — ведь ее составлял главный нотариус императора Константина, а уж тот должен был знать законы.
— Так что, документ совершенно законный? — со страшным волнением спросил Велизарий.
— Конечно, — со вздохом ответил Цетег: — дарственная составлена совершенно законно. Жаль только, что…
— Ну? — с нетерпением прервал Велизарий.
— Жаль только, что она подложна.
— Подложна? — с торжеством вскричал Велизарий. — Префект, друг, можешь ли ты доказать это?
— Конечно. Иначе я не решился бы говорить об этом. Пергамент, на котором написана дарственная, носит все признаки древности. Он изломан, пожелтел, покрыт всякого рода пятнами, так что местами трудно даже разобрать буквы. Он изготовлен на старинной императорской фабрике, основанной в Византии еще Константином.
— Скорее к делу! — вскричал Велизарий.
— Но всякому известно, — только святой отец, очевидно, не знал этого, — что эта фабрика ставит на левом краю всех своих пергаментов штемпель с указанием года, — имена консулов, правивших в том году. Конечно, имена эти написаны так мелко, что их едва можно рассмотреть, А теперь смотри, военачальник: в документе говорится, что он составлен в шестнадцатом году Царствования Константина, и совершенно правильно называет консулов того года — Далмация и Ксенофила. но в таком случае нельзя не видеть истинного чуда в том, что уже во время Константина, двести лет назад, было точно известно, кто будет консулом в год смерти Теодориха и Юстина. Вот взгляни сам, Велизарий. Видишь здесь, на краю, штемпель? — правда, его можно рассмотреть только на свет. Видишь? «Юстиниан Август, единый консул в первый год своего царствования».
Сильверий бессильно опустился на стул.
— Епископ Рима, что можешь ты возразить на это? — с торжеством спросил Велизарий.
Сильверий с трудом овладел собою и едва слышным голосом ответил: